Материалы:Игорь Петров. Непростая история Степана Кашурко
Часть первая. После[править | править код]
В 1987 г. в подмосковной деревне Владычино на месте захоронения погибших советских солдат был открыт Курган Славы:
В конце 80-х годов захоронение было погребено под тоннами навоза с окрестных ферм,— рассказывает организатор и участник первых поисковых работ на территории Волоколамского района... Евгения Иванова.— Это подтверждали все местные жители. С помощью члена Советского комитета ветеранов войны Степана Савельевича Кашурко нам удалось убедить местное руководство вывести навоз (была задействована техника со всего района) и провести поиск захоронения. Эти события происходили осенью 1987-го. В поисковой работе по обнаружению места братской могилы участвовало до ста человек — членов школьных и студенческих поисковых отрядов Москвы, Истры, Волоколамска. Все прошло удачно. Захоронение было найдено. Волоколамцы соорудили на месте братской могилы насыпной холм и установили скромную памятную стелу. Состоялось торжественное открытие Кургана Славы. Тогда Кашурко передал поисковикам письмо с хутора Атамановка Россошанского района Воронежской области от девяностолетних матери и отца погибшего под Владычино моряка-тихоокеанца Василия Коростылева: «Куда мы только ни писали, куда ни обращались — ответ был один: «Пропал без вести». Пропал, и все тут. Не верилось в это! Как это так — пропал без вести! Не мог же человек, богатырь такой, как наш Вася, исчезнуть бесследно с земли русской! И мы стали ждать, надеясь на какое-то чудо. Дали обет не умирать до тех пор, пока не узнаем, где и когда споткнулось счастье нашего Васеньки. И чудо свершилось. Дождались. Нашлась могила сыночка. Значит, погиб он героем. Не посрамил земли русской! И остался теперь в нашей жизни только один шаг, последний — шаг к могиле любимого сына...»
В том же 1987 году после публикации С. Кашурко в «Комсомольской правде» о непогребенных останках погибших солдат, обнаруженных на одной из лесных дорог Бельского района возник военно-патриотический центр «Подвиг», занимающийся поисковыми работами и захоронением останков в Тверской области. Перестроечная пресса активно публиковала статьи и интервью С. Кашурко, укажу лишь несколько: «Как можно спать спокойно, когда с войны остались тысячи незахороненных солдат...» (Собеседник, 1988. № 19), «Другие не пришли с войны» (Московская правда, 9.7.1989), «Вспомним всех поименно: К 45-летию Победы» (Северная правда, 8.5.1990), «Пока не похоронен последний погибший в бою солдат...» (Советская Сибирь, 17–23.9.1991).
Официально С. Кашурко занимал тогда пост члена комиссии по увековечению памяти погибших воинов Советского комитета ветеранов войны и руководил группой «Поиск» (см., например, «отчет-донесение руководителя группы «Поиск» [о незахороненных солдатах под Ленинградом]» в журнале «Военные знания», 1989 г.)
В 1991 г. он стал одним из героев книги Г.Н. Майорова «Обнаженные нервы войны»:
В 1968 году маршал Конев вызвал к себе Степана Кашурко. Судя по возбуждённому виду полководца, следопыт понял — предстоит серьезное задание. Так и вышло. Иван Степанович вкратце обрисовал ситуацию.
В Харькове рыли траншею для телефонного междугородного кабеля, и на перекрёстке Одесской улицы и Змиевского шоссе... строители обнаружили деревянную стенку. Отвалили брёвна и... увидели труп советского воина. Сержант, со всеми знаками отличия. Хорошо сохранилась форма, останки и документы. Так вот, прочитали они: комсорг батареи, командир орудия, имя-отчество. Потом позвонили в военкомат, чтобы отдать документы. А вечером военком уже не смог прочитать ни слова. Все выцвело. Листы документов стали хрупкими... И поэтому, не зная имени, на исполкоме приняли решение перезахоронить останки на воинский квадрат городского кладбища. Как неизвестного. В Харькове тогда ещё не было могилы Неизвестного солдата. И решили её сделать, тем более что приближалось 25-летие освобождения города от фашистских захватчиков. Жители микрорайона тут же отправили в Москву письмо:... Негоже превращать известного человека в неизвестного. Здесь я вновь передаю слово Степану Савельевичу Кашурко:
"Маршал Конев напутствовал кратко: «Сделай все возможное, чтобы узнать имя!» И я поехал, В Харькове сразу же наткнулся на стену непонимания, на какую-то черствость. Мне сказали: мол, останков у нас много, что ты привязался к этой могиле Неизвестного солдата, срываешь нам важную работу. Вечером позвонил в Москву Коневу. Он был мудрым человеком. Говорит: если уж нельзя эти преграды пробить, действуй, как мои разведчики действовали за линией фронта. Они тогда связи со мной не имели и действовали по своему усмотрению, как лучше для Родины. И я разработал план. Нашёл среди кладбищенских ветерана войны — Авдеенко Рассказал ему обо всём... Уговорил-таки я Авдеенко. Он мне показал, где могила, рассказал, на какой глубине, как копать, подготовил лопаты. А сам ушел собак привязать да сторожей байками своими отвлечь. Я же за это время раскопал будущую могилу Неизвестного солдата. Сказал только: прости, солдат, и стал доставать все попадавшиеся под руку реликвии... Собрал все, вижу, бежит мой напарник, машет рукой: пора! Засыпали могилу, сверху цветочки положили. И прямо домой к Авдеенко. Высыпали все на простыню, прямо на полу... Долго искали документы. Наконец нашли. Стали тут же раскладывать, по клочкам. Увлажняли их над паром. И по кусочкам тут же, в Харькове, в квартире Авдеенко, удалось установить имя: Григорий Михайлович и букву « О». Одну только букву «О». Далее — Якутский сельскохозяйственный техникум. Знать, солдат носил с собой зачётку, думал: вернусь с фронта — закончу... На наш запрос ответили: да, это наш учащийся, Григорий Михайлович Окороков. Так мы установили имя героя.
В 1990 году С. Кашурко возглавил чрезвычайную комиссию по расследованию массового убийства в чеченском горном ауле Хайбах, чему предшествовал, по его рассказу, следующий случай:
... у города Новгорода-Северского в половодье берег Десны обнажил останки кавалеристов в кавказских бурках. Разведчики 2-го гвардейского Кавказского кавалерийского корпуса погибли 12 марта 1943 года, выполняя в тылу врага особое задание генерала Рокоссовского. У одного из них в непромокаемом пакете были смертный медальон, фотокарточка, вырезка из армейской газеты и письмо матери в Хайбах. Это был командир взвода Бексултан Газоев. Сообщаю о герое на родину. Ответ из Грозного: «Населенного пункта Хайбах в Чечено-Ингушской АССР нет»... Я вылетел в Грозный. «Дался вам этот Хайбах! — сказал мне Доку Завгаев, первый секретарь Грозненского обкома.— Ну, был до войны. А в войну не стало». Я настаивал: нужно найти родственников героя. Он долго уходил от разговора, но все же признал: «Люди сгорели при депортации»
В результате расследования комиссия выяснила, что в Хайбахе был совершен акт геноцида. Вскоре С. Кашурко удалось найти одного из офицеров, участвовавших в расправе, лейтенанта Струева, который проживал в Чечено-Ингушетии:
Мне казалось, быть такого не может – не осмелится он обосноваться там, где убивал мирных жителей. Но он там и оказался! В ответ на мой запрос прислал письмо: «Я Струев Николай Макарович, а не Михайлович. Во время войны был на фронте, а не в Чечне. Так что извиняйте! Живу в станице Шелковской вдвоем с женой Надеждой Васильевной. Мы – мирные люди, у нас самая мирная профессия – учим уму-разуму чеченских детей. Интересно, как вы узнали мой адрес, кто дал его?»
Однако чутьё подсказало мне, что это и есть тот самый лейтенант Струев, который приказывал истреблять чеченских стариков. И я поехал в Шелковскую, взяв с собой двух братьев Ахильговых, ингушей. Почему ингушей? Боялся, что чеченские парни могут не сдержаться при встрече с одним из палачей их народа.
Струева пригласили в военкомат. Встреча состоялась в комнате на втором этаже. Он пожелал сесть у приоткрытого окна и на мои вопросы реагировал бурно, с угрозами – дескать, будет жаловаться в Обком, в ЦК, подаст в суд за клевету... И только тогда, когда я предъявил ему архивную фотокарточку и его собственноручное донесение начальству, Струев признался, что, страшась отмщения, вынужден был по прибытии на постоянное жительство в Галанчож поменять отчество. Я заметил, что тут он просчитался: отречение от родного отца не спасет его от позора. Струев сделал попытку выпрыгнуть из окна, но братья Ахильговы задержали его.
Сам Струев в жалобе на имя председателя Всесоюзного Совета ветеранов войны, труда и Вооруженных Сил маршала Огаркова излагал несколько иную версию:
28 февраля 1991 г. я получил из Москвы открытку с таким содержанием, отпечатанным на машинке:
«Уважаемый Николай Михайлович, по случаю Дня СА ВМФ поздравляю тебя и желаю крепкого здоровья! На празднование этого дня меня пригласили ветераны в г. Грозный и Гудермес. Если будет возможность, приеду навестить ветеранов станицы Шелковская, так что предстоит побывать и у тебя. Жди гостя! Твой адрес мне дали в Курганинской. Я веду поиск ветеранов 61-го уч. стрелкового полка. До встречи! Роспись. 16.02.91»... Далее мой адрес, адрес из Москвы... Кашурко Степану Савельевичу.
Удивился получению открытки и самому тексту обращения на «ты». Думаю: наверное, старый однополчанин, хорошо знающий меня, обрадовался... Сразу написал поздравительную открытку...
5 марта с. г. ушел вечером на фотокружок. Прихожу домой в 19 ч. А жена говорит: «Звонил из военкомата Кашурко С. С»...
В РВК меня встретил начальник первой части, поздоровались за руку. С ним пошли на второй этаж в его комнату...
Не чувствуя еще подвоха со стороны Кашурко С. С., а по существу уже шел допрос в присутствии ст. лейтенанта РВК и 2 молодых ребят-чеченцев из г. Грозного (один из обкома комсомола), ответил... Участвовал ли полк в выселении чеченцев (а сам он уже знал). Ответил, нет, но мы были на маневрах в горах и стояли несколько недель в горах, в селениях горцев. Мы даже ничего не знали о выселении... Рассказываю все откровенно, но почувствовал, Кашурко С. С. начал вести разговор предвзято, начал мне подсказывать, чтобы я говорил об ужасах и т. п., показывать фотографии. Спросил, знаете такой аул? Ответил: нет. Я и сейчас его (хотя он назвал) не помню...
Такой встречей «поиска» Кашурко С. С. я был ошарашен, подавлен, не ожидал такого наглого удара. Кашурко все время стал вести разговор в сторону того, что при выселении были зверства над людьми, что убивали детей, стариков, жгли селения.
Я страшно возмутился. Спросил Кашурко: «Вы куда ведете разговор, к чему подводите? Фронтовик ли?» «Не имеет значения», – грубо ответил он.
Кашурко С. С. показал заведенное на меня досье... Спрашивал, какие имею награды, звание. Сказал мне, что видел список 200 человек, награжденных медалью «За отвагу», но моя фамилия была вычеркнута, почему? Стал рассказывать, что разговаривал со многими однополчанами, они раскаялись, а вы вот, нет, не откровенны. Я ему твердо ответил, что преступления не совершал. Стал упрекать «как мне было не стыдно вести патриотическую работу». Другой молодой паренек, чеченец из обкома комсомола (как охарактеризовал его Кашурко С. С.), уперся на меня пронзительными глазами и сказал: «Специально приехал посмотреть на человека, который выселял чеченцев». В общем, разговор стал угрожающим. Мне никто из допрашивающих не поверил. Ушел домой весь разбитый и подавленный, в таком состоянии нахожусь до сих пор, также и жена.
Кашурко С. С. показал мне удостоверение, что является членом Всесоюзного общества ветеранов, что ведет «Поиск» жертв сталинизма. Как понимать визит этого человека?
Жалоба не слишком помогла бывшему лейтенанту Струеву. Через год он скончался. С. Кашурко резюмировал:
Не могу сказать, что подействовало на Струева – то ли разговор у Огаркова, то ли совесть проснулась, то ли испугался народного осуждения. Или это и впрямь Бог воздал ему по заслугам. Так или иначе, но он не выдержал. Повесился.
В 1991 году спонсором «Поиска» стала научно-производственное коммерческое объединение МАЛС (Международная ассоциация людей севера). В интервью его директор С. Дрогуш рассказывал:
Как вы знаете, у ветеранов войны есть группа «Поиск». Она занимается на общественных началах поиском без вести пропавших бойцов и командиров, выяснением их судеб и увековечением их светлой памяти. Возглавляет группу опытный журналист-следопыт, бывший морской офицер Степан Савельевич Кашурко... В общем мы взяли всю его команду на свое обеспечение, некоторых членов группы устроили на работу. Сколько редчайших человеческих судеб открыли они, сколько ценнейших фронтовых документов, писем и фотографий собрано! И тысячи благодарностей от родных и близких. Степан Савельевич давно занимается этой работой, встречался по всем вопросам с Хрущевым, Микояном, Мазуровым, Брежневым и другими солидными господами, бил тревогу, просил о помощи, но никто реально не помог. А у нас с ним все вопросы сразу были решены. Он был растроган, сказал, что я — единственный человек в стране, сумевший помочь ему не только советом, но и делом.
Биография С.Дрогуша впоследствии изобиловала крутыми поворотами, но, по всей видимости, сотрудничество «Поиска» и МАЛС продлилось не очень долго.
В начале прошлого десятилетия С. Кашурко стал уважаемым гостем в газетах и на сайтах самых разных направлений. В первую очередь, продолжая заниматься своей главной темой, как руководитель поискового центра «Подвиг» Международного союза ветеранов войн и вооруженных сил. Только под названием «Без вести пропавшие и без совести живущие» им было опубликовано четыре материала (разного содержания): в «Новой газете» (2000), в «Гудке» (2003), в «Правде» (2003) и на сайте «Православие.Ру» (2004). Имела место, однако, некоторая диверсификация содержания: если в статье в газете «Завтра» особо подчеркивалось, что герои — советские («Погибшие советские герои, мы восстановим Вашим имена», 2005), то в «Новой газете» критиковалась «бацилла сталинизма», до сих пор мешающая захоронить погибших бойцов («50 непохороненных дивизий», 2003).
Не прерывались и связи С. Кашурко с Чеченской Республикой, в 2006 г., посетив ее качестве почетного гостя, он
сообщил, что установлены имена защитников Брестской крепости — Умара и Султана Байсултановых.
«По свидетельству фронтовых документов, Умар и Султан геройски погибли на западных рубежах страны, выполняя свой воинский долг.
Умар Байсултанов, 1919 года рождения, младший лейтенант, командир взвода 75-го отдельного механизированного разведбатальона шестой стрелковой дивизии погиб 23 июля 1941 года. Ценой жизни он прокладывал дорогу из оккупированного Бреста семьям командного состава военного гарнизона осажденной крепости.
Султан Байсултанов 1921 года рождения, сержант, командир отделения пешей разведки 115-й стрелковой дивизии пал смертью героя 23 сентября 1941года на знаменитом плацдарме «Невский пятачок»...
В Брестской крепости было обнаружено письмо в стихах Умара к матери, Оно было впервые зачитано Кашурко перед участниками торжественного собрания в Правительстве Чеченской Республики.
Усилия С. Кашурко были высоко оценены и государством, в декабре 2003 г. президент РФ В.В.Путин наградил его «Орденом Почета» «за бескорыстную подвижническую деятельность». Разумеется, родные тех погибших солдат, чьи имена удалось установить, как и родственники ветеранов, которым он помог, были благодарны С. Кашурко за человечность и участие. В одном из отзывов его назвали «Журналист — золотое сердце». Однако, случались и накладки:
“Кошурко Степан Савельевич”,— представился полненький бодрячок, лет 65-ти, но достаточно моложавый мужчина, небольшого роста, всем своим видом и улыбкой, излучающий неистощимый оптимизм... Степан Савельевич достал из объёмного портфеля альбом и журналы и рассказал о том, что является руководителем поискового центра “Подвиг”, занимающегося розыском без вести пропавших воинов Великой Отечественной войны... подумав о том, что это шанс, взяла координаты нового знакомого и, собрав материалы, какие только смогла, отослала письмо в организацию “ Подвиг”...
В течение четырёх лет я периодически звонила Степану Савельевичу. Он рассказывал о своих находках, извинялся и обнадёживал. Я понимала, что прошло слишком много времени, и надежды на положительный исход таяли с каждым днём... Но вдруг в квартире раздался телефонный звонок.
Это был как гром среди ясного неба: звонил Степан Савельевич. Он сообщил, что поиски увенчались успехом: найдено захоронение Гусева Ивана Сергеевича. Сказать, что я обрадовалась этому внезапному известию, значит не сказать ничего. Я задохнулась от счастья, нахлынувших бурным потоком слёз радости и торжества — прекрасного момента обретения родной души. Одной рукой, размазывая по лицу и вытирая слёзы, другой, я старалась быстро записать информацию о боевом пути дяди Вани, о месте его захоронения в братской могиле, в общем, обо всём, что в бравурно-приподнятом настроении сообщал мне по телефону дорогой Степан Савельевич. Эмоции переполняли меня, я, то и дело, переспрашивала слова, названия и даты, чтобы не ошибиться в записях, однако меня слегка насторожил тот факт, что Степан Савельевич местом рождения дяди Вани назвал какой-то другой район и деревню. Вероятно, тоже волнуется, ошибся, решила я...
Степан Савельевич стал часто звонить, иногда — по нескольку раз в день. Из нашего разговора Кошурко выяснил, что я работаю в весьма солидной организации, непосредственно относящейся к городской администрации. Он оперативно созвонился с моим руководством, сообщив о таком торжественном и неординарном случае, как находка без вести пропавшего героя, да ещё в такие знаменательные дни, как 60-летие победы над фашистской Германией, а мне радостно заявил о том, что подключит к этому событию корреспондентов и телевидение. Оставалось ждать. Одна мысль не давала мне покоя: почему Кошурко неправильно называет место рождения дяди Вани? Мне было неловко, но я всё же задала свой вопрос. Кошурко занервничал, в голосе его появились нотки гнева и раздражения на мою непонятливость, он попытался сбить меня с толку, сказав, что названное мной и им наименование — один и тот же населённый пункт и даже упрекнул меня в некомпетентности. На какое-то время я слегка растерялась. Этого не может быть...
Поворот событий принимал окраску всех примет сегодняшнего криминально бездуховного времени. У меня уже не было сомнений в ложности итогов поиска. Только она мысль никак не укладывалась в моей голове и терзала мою душу, до какого кощунства может дойти человек, стремясь за призрачной славой, и тогда я, позвонив сама Степану Савельевичу, сказала всё, что я думаю об этой истории и об участии в ней самого Кошурко. Больше звонков не было.
Я не хотела и не хочу быть статисткой в спектакле талантливого режиссёра чёрного пиара на сцене театра абсурда, на этом празднике лжи и лицемерия. Слишком дорога для меня память о тебе, дядя Ваня, чтобы я смогла променять её на свет искусственных софитов и бездушных аплодисментов.
В 2000-х интересы С. Кашурко вышли за рамки чисто поисковой тематики, он стал публиковать статьи и на военно-исторические темы, например, Эпопея «Невского пятачка» (Независимое военное обозрение, 2003). Но особенно его привлекала личность маршала И.С.Конева, он последовательно (что не встречается в более ранних публикациях) стал именовать себя «бывшим порученцем маршала», не только в прессе, но и в качестве подписи к письмам. На одно из таких писем с просьбой о пожертвованиях В.В. Жириновский с присущими ему сообразительностью и эмпатией ответил:
Уважаемый И.С. КОНЕВ! Ваше обращение мною получено... К сожалению, мы не можем оказать Вам материальную помощь, о которой Вы просите.
С. Кашурко оказывается в курсе не только мыслей и настроений Конева в конце 60-х (по собственным словам Кашурко, он «порученец И. Конева с 1965-го по 1973 г.»), но и обладателем достаточно подробной информации о всей биографии маршала. Так, он печатает рассказ о боевом пути Конева в годы гражданской войны («Маршал Конев» / «Патриот» № 12. 2003), сообщает подробности его предвоенной:
Вот что однажды об этом рассказал мне маршал Иван Конев. 18 декабря 1940 г. Гитлер подписал директиву # 21, так называемый план «Барбаросса» — план нападения на Советский Союз. В воздухе явно запахло порохом. Тут же 23 декабря нарком обороны Тимошенко в срочном порядке вызвал в Москву на совещание высший командный состав Красной Армии... Подводя итоги девятидневного совещания, в канун нового 41-го года, Сталин спросил собравшихся в Георгиевском зале Кремля военачальников: «У кого есть какие предложения?» И меня словно черт за язык дернул: «Товарищ Сталин, у нас нет похоронных команд, на случай войны в полках надо предусмотреть их!» — бодро отчеканил я. Мудрый вождь лукавым взглядом обвел смирно сидящих маршалов и генералов и, выдержав паузу, спросил: «Кто еще так думает?» В величественном зале воцарилась гробовая тишина. Екнуло мое сердце. Умоляющим взглядом я обратился в сторону главных маршалов страны — Ворошилова, Буденного, Тимошенко, Кулика, мол, поддержите, замолвите словечко?! Но все словно воды в рот набрали. Меня охватил испуг. В глазах промелькнули недавно расстрелянные маршалы Егоров, Тухачевский, Блюхер, генералы Уборевич, Якир, Корк, Примаков...
и фронтовой жизни:
Иван Степанович всегда возил с собою Казанскую икону Божией Матери и в блиндаже или крестьянской избе в первую очередь выставлял образ на видное место. И плевать он хотел на всякие смерши и злопыхателей. Когда Сталину доложили об этом, он спросил лишь одно: «Как он воюет?» — «Отлично, товарищ Сталин!» Верховный только махнул рукой.
Несколько дней назад благодаря перепечатке «Новых известий» особую известность приобрел рассказ «Выстраданная победа», впервые опубликованный в 2005 г. в журнале «Дош»:
В канун 25-летия Победы маршал Конев попросил меня помочь ему написать заказную статью для «Комсомольской правды». Обложившись всевозможной литературой, я быстро набросал «каркас» ожидаемой «Комсомолкой» победной реляции в духе того времени и на следующий день пришёл к полководцу. По всему было видно: сегодня он не в духе.
— Читай,— буркнул Конев, а сам нервно заходил по просторному кабинету. Похоже, его терзала мысль о чем-то наболевшем.
Горделиво приосанившись, я начал с пафосом, надеясь услышать похвалу: «Победа — это великий праздник. День всенародного торжества и ликования. Это...»
— Хватит! — сердито оборвал маршал.— Хватит ликовать! Тошно слушать. Ты лучше скажи, в вашем роду все пришли с войны? Все во здравии вернулись?
— Нет. Мы недосчитались девятерых человек, из них пятеро пропали без вести,— пробормотал я, недоумевая, к чему это он клонит.— И еще трое приковыляли на костылях...
— Так какого чёрта ты ликуешь, когда твои родственники горюют! Да и могут ли радоваться семьи тридцати миллионов погибших и сорока миллионов искалеченных и изуродованных солдат? Они мучаются, они страдают вместе с калеками, получающими гроши от государства...
Я был ошеломлен. Таким я Конева видел впервые. Позже узнал, что его привела в ярость реакция Брежнева и Суслова, отказавших маршалу, попытавшемуся добиться от государства надлежащей заботы о несчастных фронтовиках, хлопотавшему о пособиях неимущим семьям пропавших без вести.
Особенно С. Кашурко занимали отношения между маршалами Жуковым и Коневым. В 2000 г. в «Новой газете» («И сказал маршал маршалу: «Грехи отмаливай в церкви»») он впервые он излагает историю о том, как Конев безуспешно просил прощения у Жукова за подпись под разгромной статьей 1957 г. В 2002 г. в «Независимом военном обозрении» история обрастает новыми подробностями, но как будто бы рассказывается в первый раз («Как Иван Степанович мирился с Георгием Константиновичем»):
В то время Конев взял с меня слово: держать эту историю в строгой тайне до нового столетия. Слово, данное моему дорогому наставнику, я сдержал и решил поведать о том давнем эпизоде в канун 105-й годовщины со дня его рождения.
Наконец, в 2004 г. в «Родной газете» («Жуков Конева не простил») публикуется полный текст того самого письма Конева Жукову (в прежних статьях отсутствовавший), а сама история получает дополнительный сюжетный поворот:
На втором этаже в таинственном, как мне показалось, зале, отделанном под «орех», с длинным Т-образным столом под зеленым сукном, с портретом Брежнева, из-за письменного стола со множеством телефонов, доброжелательно улыбаясь, поднялся Юрий Владимирович Андропов, пожал руку.
— Степан Савельевич, мы вас знаем как патриота, занимающегося очень важным и нужным для народа розыском безвестных героев Великой Отечественной войны, — сказал он. — Знаем о вашей верности маршалу Коневу — замечательному человеку и полководцу. Пожалуйста, разрешите ознакомиться с его письмом, разумеется, не ради любопытства, а ради возникшей необходимости...
Юрий Владимирович читал медленно, внимательно и — вернул мне письмо. Он казался взволнованным. Сказал: «Все верно. Жаль великих полководцев! — потом мягко добавил. — О нашей встрече не должен знать никто, даже Иван Степанович»...
Снова пожал руку, теперь на прощание:
— Спасибо за патриотическую работу по розыску безвестных героев Великой Отечественной войны!
Схожие пертурбации происходят с воинским званием С. Кашурко. Если в 90-х он скромно именует себя «морским офицером запаса», то позже уточняет, что в 1965 г. был «капитан-лейтенантом ВМФ в запасе», в 2000 г. оказывается «капитаном первого ранга в отставке», в 2006 г. в эфире радио «Свобода» называет себя генералом и наконец, в том же году журнал «Кто есть кто» представляет его как «академик, генерал-полковник, адмирал». Также выясняются детали о военном прошлом С. Кашурко. Телеведущий И. Прокопенко в своих книгах представляет его как «разведчика партизанского отряда на Украине в 1941 г.» В 2003 г. он совершенно случайно встречается с бывшим боевым соратником. Рассказывает В. Соболев:
В 2003 году накануне Дня Победы в спорткомплексе “Олимпийский” проходило большое мероприятие.
— Сижу я в зале, а на сцену поднимается контр-адмирал и начинает рассказывать, что был у него на фронте братишка-друг. Жалко, погиб, когда форсировали Днепр: их мотобот разбомбили немцы с воздуха. Такой, говорит, боевой парень был, если бы не убили, получил бы Героя Советского Союза — первым из всего батальона ступил на правый берег, не бросил автомат, хотя получил ранение. Тут я поднимаюсь и говорю: «Степан, я не погиб, я живой!».
Так через шестьдесят с лишним лет встретились боевые товарищи Валерий Соболев и Степан Кашурко. В 1943 году они были сыновьями полка. Точнее, батальона — отдельного, инженерно-саперного, особого назначения. Он был создан по приказу маршала Конева для того, чтобы перейти через Днепр.
Сам Кашурко вспоминал об этом случае так:
В самом конце лета 1943 года я приехал в Харьков к отцу с «тайной миссией» – передать ему от матери иконку-хранительницу Пресвятой Богородицы. Отец командовал отдельным инженерно-саперным батальоном особого назначения (ОИСБОН), который должен был обеспечить переправу больших сил и поэтому в техническом отношении оснащался всем необходимым. 1 сентября в Харьков с Урала прибыл состав с техникой – мотобоны, понтоны, мостки. Я был рядом с отцом. При разгрузке на одной из платформ из-под брезента выскочил мальчишка. Это и был Валерка Соболев.
Наконец, в уже упоминавшейся статье в журнале «Кто есть кто» наиболее полно излагается вся его семейная летопись:
Степан Савельевич Кашурко происходит из рода потомственных дворян. Его предок, полковник лейб-гвардии Егерьского полка Кашуркин Кондратий, прозванный «сокрушителем», участвовал в сражении при Бородино, где проявил геройство и мужество. Он сумел отразить и удержать превосходящие силы французского воинства до подхода подкрепления. Будучи тяжело раненым в правую ногу, поле боя не покинул...
Вскоре Александр I, поздравляя вставшего на одной ноге с госпитальной койки Кондратия, преподнес ему золотую шпагу «За храбрость» и приколол на грудь Святого Георгия III степени, а также вручил царскую грамоту о присвоении титула «Потомственный дворянин»...
Его сын — капитан Григорий Кашуркин, отличился в битве с турками на Шипке, внук — капитан III ранга Владимир Кашуркин,— в схватке на Малаховом кургане в Севастополе с англичанами, правнук — капитан-лейтенант Дорофей Кашуркин,— в Цусимском сражении с японцами.
После Октябрьской революции сын Дорофея — Савелий, вынужден был скрывать свое происхождение. Добровольно оставив все имущество, ушел в матросы. В годы гражданской войны воевал на стороне красных. На бронепоезде «Грозный», комиссаром которого был молодой Иван Конев, участвовал в разгроме Колчака... После расформирования бронепоезда Савелий по совету Конева, узнавшего о его дворянской родословной, уехал на Украину, где поселился в одном из сел, там же и женился. Одним из первых вступил в колхоз. При получении паспорта взял себе фамилию Кашурко.
С началом Великой Отечественной войны ушел на фронт, где под Харьковом вновь встретился с И. С. Коневым. По его поручению полковник Кашурко командовал отдельным инженерно-саперным батальоном особого назначения, обеспечивавшим переправу больших сил при форсировании Днепра. После войны продолжил службу в армии.
Его сын Степан служил на флоте, откуда перевелся порученцем по особо важным делам розыска безвестных воинов к маршалу Советского Союза И. С. Коневу, взявшему к себе сына своего боевого друга.
Степан Савельевич Кашурко скончался в 2007 г. на 80-м году жизни.
Источник: http://labas.livejournal.com/1166728.html
Часть вторая. До[править | править код]
Первые журналистские опыты С.С.Кашурко относятся к 1957–58 гг. Приведем несколько заголовков: «Международный конгресс мод» ("Советская торговля № 10, 1957), «Выступает «Шлёнск»» [гастроли ансамбля в Москве] («Смена», № 15, 1957), «Одна из первых» («Библиотекарь», № 8, 1958), «Брянские песенницы» («Советская музыка», № 10, 1958), «Родник народного искусства» [Гастроли Воронежского народного хора в Москве ] («Литературная газета», 1.7.1958), «Творческая молодость» [Гастроли Государственного польского ансамбля танца] («Советская культура», 20.7.1959), «Песни Урала» [Гастроли уральского народного хора в Москве] («Литература и жизнь», 6.4.1960), «Память не померкнет» («Сельская жизнь», 30.10.1960), «Молодцы, красноярцы!» («Красноярский рабочий», 25.9.1963), «Творческая молодость» [Гастроли Гродненского ансамбля песни и танца «Неман» в Москве] («Советская Белоруссия», 6.3.1964), «Под флагом любимой Родины» («Морской флот», № 5, 1964).
В 1965 г. под его редакцией и с его предисловием выходит книга рассказов моряков «Из океанских и морских глубин». В том же году он вступает в любопытную переписку с А.И.Микояном.
15 мая 1965 года С.Кашурко пишет:
14 апреля 1964 года на приеме в Польском Посольстве товарищ Гомулко, с которым я знаком с 1956 года, представил меня Вам, как своего друга. При этом Владислав Гомулко просил Вас не отказать в любезности принять меня, если у меня возникнет необходимость. Прошу Вас, Анастас Иванович, принять меня в удобное для Вас время на несколько минут.
8 июня Микоян соглашается его принять, и С. Кашурко оставляет у Председателя Президиума Верховного Совета СССР заявление:
Я офицер запаса. В 1954 году демобилизован из Советской Армии по сокращению штатов. В 1960 году окончил факультет журналистики Московского заочного полиграфического института, с 1955 года работал в институте научно-технической информации АН СССР, московским корреспондентом газеты «Брянский комсомолец», заведующим отделом журнала «Морской флот» и корреспондентом газеты «Труд».
Я имею постоянную московскую прописку, но вот уже двенадцатый год проживаю в Москве на подысканной площади. Неоднократно я обращался в организации, где работал, в вышестоящие органы с просьбой дать мне жилье, но меня даже не ставят на очередь: мол, холостой, одинокий, потерпишь.
Сейчас я проживаю на жилой площади гражданки Сакович К.Н., у которой одна 18-метровая комната и двое взрослых детей. Недавно ее дочь вышла замуж и прописала к себе мужа. Мне предложено искать новую квартиру.
Прошу Вас помочь мне получить жилую площадь.
Из следующего письма, от 3 августа, становятся известны новые подробности о знакомстве с В.Гомулкой:
Извините меня, но я вынужден обратиться к Вам вторично. День 8 июня был для меня самым счастливым в моей жизни. Вы приветливо меня встретили, внимательно выслушали, пообещали помочь получить мне жилплощадь. Вы обрадовали и воодушевили меня. Я готов был пойти на любой подвиг, на любую жертву во имя Родины. Вообще-то я всегда откликался на зов партии и правительства. Нужно было — поехал на строительство Главного Туркменского канала. Во время египетских событий, кубинской блокады я, как офицер запаса военно-морских сил подал рапорты с просьбой послать добровольцем сражаться с агрессорами. В апреле этого года я написал райвоенкому заявление, в котором прошу направить меня добровольцем во Вьетнам.
С 8 июня я полтора месяца жил радостной надеждой: наконец-то после 20 лет скитания по общежитиям и чужим комнатам, я буду иметь свое жилье. Теперь, думал я, заживу по-человечески, более плодотворно смогу работать в печати, заимею семью, возьму к себе престарелых мать и отца...
И вот 24 июля меня вызвал зам. председателя исполкома Мосгорсовета т. Рябинин и заявил: «Обеспечить жильем не представляется возможным!» Эту же трафаретную фразу, в этом же кабинете я услышал 12 лет назад от предшественника Рябинина т. Макарова, когда только что демобилизованный по сокращению штатов из Советской Армии обратился к нему с просьбой помочь в жилье. Мне пришлось сказать т. Рябинину, что я был у Вас на приеме и Вы обещали помочь. На это т. Рябинин не без иронии ответил: «Там сказали «поможем», а нам написали «прошу рассмотреть». Таких писем с резолюциями «прошу рассмотреть» у нас уйма. Если уж очень необходима Вам квартира — вступайте в кооператив. Нет для этого денег?! — становитесь в райжилотделе на общую очередь, лет через 5–6 может быть на одного и получите комнатушку в общей квартире».
Так мои радости и рухнули. Анастас Иванович, когда я был у Вас на приеме, то из-за боязни, чтобы не отнять много Вашего драгоценного времени, не затронув вопроса о том, почему за помощью я обратился именно к Вам. Позвольте рассказать Вам об этом сейчас. Летом 1956 года только что реабилитированный Владислав Гомулка отдыхал в польском санатории «Млада гвардия». Многие в то время избегали его, боялись, «как бы чего не вышло». Гомулке очень нужна была моральная поддержка, и вот тогда я встретился с ним, подружился.
Тов. Гомулка с большим интересом слушал мои рассказы о жизни нашей страны, о сотрудничестве советского и польского народа. Он радовался успехам советских людей и говорил, что если ему доверят политическое руководство страной, то он все сделает для того, чтобы советско-польская дружба крепла из года в год. Тут же Гомулка заметил, что есть политические деятели, которые выступают против того, чтобы он возглавил Польскую Объединенную Рабочую Партию. Это мол, отрицательно скажется на советско-польском содружестве. Владислав Гомулка намекнул мне, что неплохо было бы о его намерениях и планах рассказать руководителям советского правительства.
Просьбу тов. Гомулки я выполнил, так как она способствовала укреплению советско-польских отношений. С тех пор Владислав Гомулка считает меня своим другом.
Последний раз я встретился с тов. Гомулкой в прошлом году на приеме в Польском посольстве. Он изъявил желание побывать у меня дома. А когда я узнал, что я не имею своей квартиры, тут же представил меня Вам, Анастас Иванович, и попросил принять меня... И вот результат: в Моссовете не удовлетворили мою просьбу, а гражданка, у которой я снимал угол комнаты, отказала мне в жилье. Я продолжаю оставаться бездомным. А вдруг при встрече тов. Гомулка снова изъявит желание побывать у меня дома?!
Дорогой Анастас Иванович, я верю, Вы более чутко, чем кто-либо другой, отнесетесь к моему жизненно важному вопросу и поможете получить мне квартиру.
И, наконец, еще одно письмо, от 8 сентября:
Извините, но я вынужден снова обратиться к Вам. 8 июня я услышал от Вас ясное и категоричное: «Поможем, будете иметь жилплощадь». Но вот, по непонятным для меня причинам, эти радостные и теплые слова через полтора месяца в резолюции на моем заявлении почему-то приобрели другое звучание: «Тов. Промыслову, прошу рассмотреть». И моя просьба со стороны тов. Промыслова и его заместителя тов. Рябинина осталась без удовлетворения.
Об этом я написал Вам 3 августа. Терпеливо ждал ответа. Не дождавшись, позвонил по телефону и узнал, что мое письмо не попало по назначению, а с резолюцией тов. Дементьева «в дело» легло в канцелярскую папку.
Мне пытались разъяснить, что о моем письме Вам было доложено, однако никаких указаний от Вас не последовало. Не верю в это, так как знаю: не позволите такого. Если бы ознакомились с содержанием письма, то уверен, Вы бы не остались безучастным, тут что-то другое. Я знаю, что Ваши слова никогда не расходились с делом.
Анастас Иванович, как журналист не могу оставаться в неведении. Очень прошу Вас, разберитесь в этом затянувшемся вопросе. Пожалуйста, ознакомьтесь с содержанием моего письма, которое находится в канцелярии Президиума и пригласите меня, ведь на бумаге все не изложишь.
И на это письмо Микоян не ответил. В 1966–68 гг. С. Кашурко, по всей видимости, увлекается поисковой деятельностью, и дальнейшие его статьи по большей частью связаны с этой тематикой. В 1969–70 гг. журнал «Сельская новь» публикует его документальную повесть «Тайна военного блиндажа»:
Журналист Степан Кашурко прошел большой путь по дорогам солдатской доблести и тропам партизанской славы. Он ведет поиск без вести пропавших героев, людей редкостной судьбы, необыкновенного мужества и отваги. В июле прошлого года редакции журнала «Сельская новь» стало известно, что в городе Харькове при рытье траншеи были обнаружены останки советского воина, погибшего в Великую Отечественную войну. Однако имени его установить не удалось. Редакция предложила Степвну Кашурко выехать в Харьков и попытаться выяснить: кому же принадлежат обнаруженные останки! Кашурко вылетел на место и приступил к трудному поиску. В его распоряжении, кроме сообщения о перезахоронении найденных останков советского воина, ничего не было. Только находчивость и настойчивость помогли ему найти чудом сохранившиеся полуистлевшие документы.
Повесть рассказывает (с некоторыми вариациями) уже известную нам историю о находке в Харькове блиндажа, а в нем документов (впоследствии идентифицированных как бумаги сержанта Окорокова), и о борьбе журналиста-следопыта с косностью местных чиновников. Той же истории посвящена и статья «Вечный огонь наших сердец» («Советская молодежь», 14.1.1971). В «Сельской нови» печатаются и другие его документальные очерки-повести: «Остров героев» и «Отряд особого назначения». Вскоре С. Кашурко публикуется и в «Правде» (26.7.1971):
Кажется, что карьера следопыта идет на подъем, но тут следует внезапный удар. В «Литературной газете» от 14.1.1976 появляется статья Феликса Кузнецова:
«КАСКА ВАШЕГО СЫНА»
О священной памяти героев и... удивительных похождениях самозваного «следопыта».
Не сохранилось документальных сведений, с чего в точности все началось, как Кашурко осенила эта авантюрная идея. Сам он объясняет, будто в редакцию одного из отраслевых журналов в Москве, где он подвизался в качестве внештатного корреспондента, пришло из Харькова письмо (оно не сохранилось). В письме рассказывалось, что на окраине города землекопы обнаружили солдатскую могилу, а в ней — документы.
Поехав по этому письму, Кашурко завладел документами на имя сержанта О-ва, якута по национальности, погибшего под Харьковом в 1943 году.
Завладел — во имя чего? Сам Кашурко утверждает: ради высокого. Он называет себя «следопытом, который идет по дорогам войны и партизанским тропам».
Затем Кашурко стал искать родных и близких сержанта О-ва, разыскал его однополчан, которые рассказали, что «якут Григорий» пользовался любовью и уважением товарищей, был храбрым воином, честно выполнил солдатский долг и пал на поле брани.
Земляки погибшего с душевной чуткостью откликнулись на интерес Кашурко к жизни погибшего солдата. Когда «следопыт», возглавив самолично составленную им «делегацию», поехал в Якутию, он был там дорогим и желанным гостем. Члены «делегации» выступали в колхозах, в школах, в учреждениях, наслаждаясь гостеприимством, издревле присущим этому благородному и благодарному народу.
Как свидетельствует один из членов «делегации», «на расходы не скупились, коньяку было вдоволь». Не скупились и на подарки — недогадливым Кашурко сам напоминал о древних традициях северного края. В одном районе ему подарили доху из оленьей шкуры, в другом — ценную пушнину, в третьем — серебряные кольца, прославленные якутские ножи...
Лишь постепенно гостеприимные якуты начали уяснять себе истинные цели «следопыта» Кашурко, задумываться, ради чего потревожил он священную для них, как и для всех людей на земле, память мертвых. Постепенно, не сразу...
А пока члены правления колхоза имени Кирова Амгинского района приняли его в почетные члены колхоза и, заботясь о благополучии дорогого гостя, утвердили на своем заседании следующее, странно звучащее решение: «За большие заслуги, за обнаружение могилы сержанта О-ва и за доставпение его личных вещей, земли от могилы заплатить тов. Кашурко единовременную заработную плату в сумме 700 рублей».
Не забыты в этом решении и члены «делегации» — их трое: «Наградить почетной грамотой и сделать подарок в сумме четырехсот рублей каждому из товарищей Кашурко... Организовать торжественную встречу с гостями во всех селениях колхоза и израсходовать деньги в сумме 700 рублей и натурой в сумме 200 рублей». 2 800 рублей было потрачено на Кашурко с товарищами только а одном колхозе. Расценки, как видите, вовсе не малые...
Учтем, что почетные грамоты были для Кашурко ничуть не менее дороги, чем деньги и подарки. Когда несколько лет спустя его задержат в Тбилиси, помимо ондатровых шапок из якутской пушнины, крупных денежных сумм, нескольких почетных трудовых книжек колхозника с записанными в них немалыми «начислениями», у Кашурко обнаружится этих грамот 200 штук (!), полученных в самых разных организациях и учреждениях. Почетные грамоты (как и ондатровые шапки, которые он щедро дарил) играли для Кашурко роль отмычек к доверчивым людским сердцам и плохо запертым денежным кассам.
Но это — потом, а пока Кашурко захотелось отблагодарить Якутию за гостеприимство. Он предложил в «дар якутскому народу» свою выставку-экспозицию, посвященную сержанту О-ву, попросив предварительно создать комиссию, которая могла бы этот «дар»... оценить! В результате на сеет божий явился еще один воистину уникальный документ: «Акт Комиссии по приобретению выставки, созданной журналистом Кашурко о сержанте-артиллеристе О-ве, геройски погибшем в боях около г. Харькова 15.3.1943 г.».
Из каких же экспонатов состояла эта выставка? «Планшет с текстом (?), фотографиями (?), телеграммами (?), документами (?)» сержанта О-ва оценен в «Акте» в 810 рублей. «Гонорар за труды по собиранию материалов и экспонатов для передачи в дар якутскому народу», предназначенный Кашурко, определен в размере 750 рублей. А вся «выставка» оценивалась аж в 2200 рублей. Небывалый документ этот подписали 8 околпаченных Кашурко людей — работники Министерства культуры Якутской АССР и Якутского республиканского краеведческого музея.
Когда «Акт комиссии» с такой круглой итоговой суммой за этот «дар якутскому народу» попал на подпись к министру культуры,— тот несколько опешил. И, как заявляет с гневом Кашурко, «произвольно снизил оценку экспозиции до 750 рублей!» Страшно рассердился на него «следопыт». «Это возмутительно! — написал он на обороте «Акта».— Не приобрести экспозицию?! Это же обворовывание автора (?!), обворовывание жителей республики (?!), патриотическая работа в загон (!)... Возмущен: как может один человек решать за всех? Народ рад бы приобрести экспозицию, а один человек распорядился по-своему, козыряя своей неограниченной властью в республике».
Однако «народ» Якутии не принял ни «дара» Кашурко, ни его забот о «патриотической работе» в республике. Не хотел он больше терпеть и его самого. Вслед Кашурко в редакцию журнала (копия в райком КПСС) пошло негодующее письмо.
Из Якутского обкома КПСС писали, что «журналист» Кашурко, приехав в гости в Якутию, допускал «факты нескромности, вымогательств, злоупотребления гостеприимством и некоторые работники пошли навстречу вымогательствам С. Кашурко». Далее излагались любопытнейшие факты. Чего стоит хотя бы вот такой. Кашурко добивался того, чтобы его усыновил (!) отец покойного героя и без официального оформления и согласия старика стал называть себя Кашурко-О-в. «Нам хочется,— говорилось в письме, — чтобы увековечение памяти погибших воинов не стало предметом личной выгоды некоторых нескромных лиц». Вполне законное и, казалось бы, неоспоримое требование областного комитета партии.
Что было потом?.. Были приняты меры. В Якутский обком КПСС был направлен ответ: «В связи с письмом обкома КПСС руководству редакции отраслевого журнала предложено впредь тов. Кашурко к работе в журнале не привлекать».
Но прошло совсем немного времени, и Кашурко с новым документом устремился на Харьковщину, предварительно «открыв» в Военном архиве имена еще трех, как считалось, без вести пропавших героев, честно павших за Родину. Там организовал — на будто бы обнаруженную им «могилу» — приезд родственников и близких из Грузии и Казахстана. «Отмобилизовав» местные власти, провел на «могиле» митинг, встречи местных жителей с гостями, где звучали из уст Кашурко высокие и святые слова, а глаза родных источали слезы...
Он организовал приезд гостей ради одного: чтобы получить ответное приглашение в прославленную гостеприимством Грузию, а потом в не менее гостеприимный Казахстан.
И снова встречи с цветами, номера в лучших гостиницах, радушие и гостеприимство... Проводив свою «делегацию» обратно, он продолжал «гостить», пока с милицией не был выдворен из Тбилиси в Москву.
Переезжая из района в район, из колхоза в колхоз, выступая с лекциями и докладами, он везде стремится получить деньги и подарки, на худой конец — почетные грамоты. Явившись на Грузинское телевидение, он потребовал в свое распоряжение экран.
И где бы ни был Кашурко, он везде просил возместить ему «материальный ущерб», который он будто бы понес ради «возвеличения и увековечения героев».
Вот один только документ, представленный Кашурко председателю и главбуху колхоза имени Жданова, называющийся весьма торжественно;
«ОТЧЕТ о проделанной работе по открытию нового Героя Великой Отечественной войны, жителя селения Вани».
«Юные следопыты и колхозники села Заводы Изюмского района Харьковской области сообщили мне, — пишет в своем «отчете» Кашурко, — что на безымянной высоте в могиле, вместе с останками советских воинов, были найдены истлевшие документы, по которым удалось установить точно фамилии. (Все это было прямой ложью. — Ф. К.) Люди просили меня сделать все возможное для розыска архивных документов на погибших...» И далее Кашурко подробнейшим образом расписывает, сколь долго он работал в архиве, перерыв горы материалов, изъездил чуть ли не десяток городов и областей — за эту титаническую работу он считает возможным предъявить колхозу скромный счет: «Транспортные, гостиничные и прочие расходы — 1770 рублей»; «расходы на экспозицию», включая сюда «солдатскую каску», «разорванный снаряд», «компас», «гильзы от патронов», «в миниатюре обелиск павшим героям», «коробку с землей Украины», «коробку с гвардейским значком и эмблемой Харькова», были расценены в 1080 рублей.
Каска и патроны, «земля Украины», «обелиск в миниатюре», «гвардейский значок» и «эмблема Харькова» — все шло на продажу, как говорится, распивочно и навынос. 2850 рублей потребовал Кашурко с земляков павшего за Родину героя, бесстыдно наживаясь на святой памяти о нем.
Добрые, стеснительные и щедрые люди, жители селения Вани, не желая тратить не по назначению колхозную казну, собрали вскладчину для Кашурко 1000 рублей, отказавшись «приобрести» экспозицию. 600 рублей подарила ему вдова погибшего. Свою «выставку» Кашурко продал частично в Горийский музей, получил за нее 900 рублей, присовокупив к ним 450, полученных в Гори в одной средней школе. В Орджоникидзевском районе он получил 800 рублей...
Чем же «торговал» Кашурко? Бедой и трагедией войны. Осколками снарядов и мин, гильзами и патронами, которые нетрудно найти в земле под Харьковом... Он подбирал с земли все, что находил на месте боев. Он брал из имеющихся в общем распоряжении архивных документов все, что могло создать иллюзию его особой осведомленности... Ему казалось: он напал на золотоносную жилу.
Слова «ветеран войны» пользуются в нашей стране всенародной любовью и всенародным уважением. И когда тем или иным лицам или организациям преподносят новые материалы о священных днях войны, то, как говорится, не поднимается рука их проверить... Легко понять тех, кто стал жертвами Кашурко. Трудно понять его самого. А он между тем не одинок. Есть люди, которые спекулируют на благоговейном отношении к памяти павших героев...
Тридцать лет минуло со времени Победы — а перед нами уникальное, невиданное в своем духовном уродстве и убожестве явление: современный мародер. Мародерство всегда считалось одним из самых мерзких преступлений против человека и человечности. Мародерство же Кашурко особенно тягостно тем, что оскорбляет, чернит нетленное: память Великой Отечественной войны.
Статья вызвала неожиданный интерес на Западе и была несколько раз в сокращении перепечатана под заголовками вроде «Dead heroes „found“ for Soviets» и «UdSSR: Handel mit Kriegsandenken und die Versorgung der Kriegerwitwen».
Дальнейших публикаций С. Кашурко в прессе — до начала перестроечных времен — мне выявить не удалось.
Вместо послесловия[править | править код]
История Степана Кашурко сложна и неоднозначна, тем более хотелось бы избежать поспешных и скоропалительных выводов. Одна из его статей называется «Белое и черное», и очевидно, его биография тоже представляет собой смешение двух цветов, скажем, белого и серого.
Главная интенция, которую неоднократно повторял С. Кашурко, безусловно верна: оправившись от послевоенной разрухи, советская власть делала далеко не все, что могла и должна была делать и для поддержки живых ветеранов войны, и для поиска и захоронения погибших солдат. На праздничных мероприятиях звучали красивые лозунги, на деле же поисковую работу двигали усилия отдельных энтузиастов, да и тем приходилось преодолевать бюрократические препоны.
Точно также, депортация чеченцев и ингушей (равно как и других народов) является безусловным преступлением сталинской власти. Злодеяния и эксцессы, которыми эта депортация сопровождалась, безусловно заслуживают тщательного расследования, так что и здесь изначальные устремления С. Кашурко были вполне благородными.
Ну и наконец, нет никаких сомнений в том, что деятельность С. Кашурко способствовала развитию поискового движения в СССР, а впоследствии в России (в этом сходятся и поисковики из Подмосковья, Твери и других регионов), равно как и в том, что он на деле сумел помочь многим конкретным ветеранам войны или их родственникам.
Теперь вступаем на более зыбкую почву. По всей видимости, не все находки, сделанные С. Кашурко, были аутентичными. Случалось, что он «находил» именно то, что его просили (или то, что он сам считал нужным) искать. Если подобные «находки» становились достоянием только родственников погибшего, это можно счесть «ложью во благо». Однако, введение их в оборот как исторических документов, конечно, неприемлемо.
Ну и, наконец, есть достаточные основания предполагать, что поисковая деятельность С. Кашурко была не столь уж бескорыстной. Пассажи в статье Ф. Кузнецова (при всей неоднозначности его репутации цитируемые документы он, конечно, не выдумал) о «чесе» по деревням и колхозам живо напоминают сцену приезда О. Бендера в г. Арбатов. Судя по современному свидетельству, схожая «методология» использовалась и в наши дни, разве что больший упор делался на саморекламу. Вероятно, известный авантюризм и то же стремление к саморекламе способствовали и нагромождению фантазийных воинских званий и «исторических фактов».
С. Кашурко вовсе не был «порученцем маршала Конева», по крайней мере, официально. Впрочем, не был он и «курьером в ЦК ВЛКСМ», как утверждают сейчас родственники маршала. И.С.Конев с 1965 г. возглавлял «Центральный штаб Всесоюзного Похода по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа». Занимаясь поисковой деятельностью и организовав в Москве выставку памяти Г.М. Окорокова, С. Кашурко пригласил на нее маршала, что и запечатлел на фотоснимках (также полезных в качестве «отмычек к доверчивым людским сердцам»). В то же время вряд ли он играл в Центральном штабе существенную роль, так как ни в одном из трех сборников «Дорогами отцов», посвященных Походу, нет его публикаций (благодарю за справку А. Воронина). Тем самым «откровения» маршала, которыми он якобы делился со своим «порученцем», равно как и «письмо Конева Жукову» являются, с большой вероятностью, апокрифами.
Практически вся семейная история, которую С. Кашурко изложил доверчивому корреспонденту журнала «Кто есть кто» не находит подтверждения в сторонних источниках. Ничего не известно ни о «герое Бородино» Кондратии Кашуркине, ни о «потомственных дворянах» Кашуркиных, ни о подвигах Кашуркиных на Шипке, на Малаховом кургане и в Цусимском сражении. Наконец, ни база данных «Подвиг народа», ни другие источники, рассказывающие об истории Великой Отечественной войны, не содержат упоминаний о полковнике Савелии Кашурко/Кашуркине, который командовал отдельным инженерно-саперным батальоном особого назначения.
Возможно, дальнейшие изыскания помогут провести более точную границу между «белым» и «серым» в биографии С. Кашурко.