Материалы:Степан Орлов. «Эпоха застоя» — СТРАННЫЙ «МИЛИТАРИЗМ»
Советская «милитаристская пропаганда», или, если угодно, развитое оборонное сознание – нечто мало подвергающееся сомнению. Кто-то говорит о этом с отвращением, кто-то с уважением отзывается о состоянии вооружённых сил и высоком уровне оборонного сознания, но сам факт вроде бы очевиден и бесспорен: столько оборонных заводов, столько солдат, столько «военно-патриотического воспитания» всех, от мала до велика.
Я спорить не буду, я о странностях этого «милитаризма» поговорить хочу.
Ну, тотальную, всепроникающую «борьбу за мир» помнят даже те, кто застал СССР младенцем. Тема заслуживает отдельного разговора; отмечу, что там было столько искреннего ужаса перед страданиями, которые несёт война, что мобилизационно-оборонный эффект такой агитации может быть поставлен под сомнение. Т.е. внести деньги в Фонд защиты мира от этих роликов и плакатов хотелось, а вот встать под ружьё – как-то не всегда, слишком выпукло были представлены «невозможность войны» и «бессмысленность любого насилия». В «пацифизм» доигрались до такой степени, что в обывательской среде стали обычными разговоры типа «запустят американцы в 2000-м году атомною бомбу и будет всем нам конец света».
Второе, что сразу вспоминается: как показывали по ТВ Советскую армию и армии «вероятных противников». Все эти военные «вкусности», которые заставляют биться «мальчишеские сердца» мужчин любого возраста, всё это доставалось Америке (и немного прочему-то НАТО). В подчеркнуто документальных, часто черно-белых, «зашумлённых», словно добытых разведчиками, кадрах международно-политических программ внушительно сдвигались люки ракетных шахт, с рёвом взлетали истребители с палуб авианосцев, выныривали из морских глубин субмарины, лихо разворачивались танки, обвешенные разными прибамбасами. «Поджигатели войны», «культ силы», зловеще и притягательно.
А у нас всё иначе. Передача «Служу Советскому Союзу»: камера бегло скользит по бронетранспортеру (БРТ это же такая тайна), самолеты только издали, зато крупно – опрятные койки в казарме, улыбающийся кашевар, свежевымытый плац. Новобранцы бегут кросс, короткое интервью с солдатом: совсем мальчик, простое, отрытое лицо, русые кудри прилипли ко лбу. Алые погоны, алые петлицы, сверкающие золотом пуговицы, неплохая полевая форма для середины XIX века.
Они бы хотя бы подумали, каким хочется выглядеть в глазах окружающих обычному подростку: «великим и ужасным» или «белым и пушистым».
Почему всё обстояло таким образом? Ну, например, потому, что для поколения, «вынесшего на плечах все тяготы и лишения войны», настоящим адресатом любого послания внутри страны были, прежде всего, сверстники и сверстницы. А если вообразить себе наиболее типичного представителя этого поколения? Скорее всего, это женщина (мужчины погибли), как минимум сильно за пятьдесят (в семидесятых), знакомая с тяжелым трудом, родившаяся в деревне и, хотя и прожившая и проработавшая большую часть жизни в городе, на заводе, но город и «железки» эти так и не полюбившая и до конца не принявшая. Смотрит она на пиршество заморской брутальной стали, и никакого, понятно, интереса, только тревога и недоумение перед этой материализованной жестокостью. А покажут худенького паренька в кирзачах и пилотке – и сердце сожмётся – «Сынок!» (Иногда кажется, что именно такой вот работящей, простой и немолодой тёткой виделся властям весь народ. Во всяком случае, информационный ряд был во многом «заточен» именно под эту аудиторию, например, «молодёжная» передача, это почти всегда не передача для молодёжи, а программа «презентующая» молодых старшему поколению, показывающая, что «молодежь у нас хорошая», «заветам верна» и т. д.)
Тут всё не случайно. Помните, как писали в те годы: «простые советские люди сломали хребет гитлеровской военной машине». Люди – машине, хребет. Читай: победа жизни над смертью. И неслучаен образ мальчика-солдата с простым и открытым лицом, чья чистота и неспособность к предательству, обладает магической силой того же рода, что была у легендарных девственниц, усмирявших буйных единорогов.
Быть может, такой представляли свою молодость «властные старики», быть может, в этом они видели источник настоящей, неподдельной непобедимости. Только «мальчикам», надевавшим военную форму, примерять на себя ещё и этот тонкий и жертвенный образ хотелось не сильно. И страшно и «не круто». Куда веселее почувствовать себя бронебойным суперменом. Между тем, персонажей, на которые хотелось бы походить пацанам, было на удивление мало.
Если посмотреть с этой точки зрения, на ещё один пункт, который считается подтверждением «агрессивной природы» позднего СССР – культ Великой Отечественной войны и вообще обилие военных в кино, то картина получается вовсе противоречивая.
Настоящий милитаризм затушёвывает трагизм войны либо весёлой удалью Фанфана-Тюльпана либо варварской энергетикой Шварценеггера, подсовывая образы неуязвимых, непобедимых, удачливых, с которыми так легко и приятно себя идентифицировать. Советский кинематограф начинал «нащупывать» эту тему в 50-60-х, формируя довольно интересный тип героя – отважного, обаятельного и чуть лукавого простака, такого как Иван Бровкин или Максим Перепелица («Там, где пехота не пройдёт и бронепоезд не промчится, Максим на пузе проползёт и нечего с ним не случится»). Лыко в ту же строку – беззаботная военная комедия «Крепкий орешек» (с Соломиным, а не с Уиллисом) и даже вроде как «диссидентская», окуджавская «Женя, Женечка и «катюша»».
Но постепенно (условная точка перелома – фильм «В бой идут одни старики») в образе солдата начинают преобладать черты не вояки, а страстотерпца, сама война оказывается страшной кровавой страдой, крёстной мукой. Акцент делался не на победном пафосе, а на цене, оправданной, безусловно оправданной, но неимоверно, чудовищно страшной. Воины Сергея Бондарчука или Ивана Лапина – это не те, кому хочется подражать, а те, перед кем нельзя не преклоняться. Это момент относительно тонкий: в своем предельном выражении готовность к подвигу и почитание героев оказывались противоположными вещами.
Да и ещё один штрих: вспоминается, что после фильма «Случай в квадрате 36-80» какая-то западная газета напечатала статью, где главный герой назывался «элитным солдатом, чья униформа безупречна даже в гуще боя» и «русским ответом на Рэмбо». Знали бы вы, какой нервное опровержение на несколько полос вышло в советской прессе.
Конечно, могут припомнить, в качестве аргумента в пользу утверждения о милитаризованности советского общества, особенности воспитания школьников: пионерская организация (классическая полувоенная структура на очень посторонний взгляд), «Зарница», смотры строя и песни.
Но пионерия (говорю как бывалый член совета дружины и разных президиумов:))) занималась подготовкой не к армии, а к существованию в сложной иерархической системе, что-то вроде большого завода или, даже, главка или министерства:-). Из военно-спортивной игры «Зарница» драйв и агрессия мальчишеской «войнушки» были вычищены по максимуму. А ежегодный смотр строя и песни, так это же русский (прусский) аналог весенних карнавалов, без похабного задницеверчения.
Оглядываясь назад я иногда думаю, что так, как советский, мог бы выглядеть ритуальный «милитаризм» в мире, где война невозможна, но есть мудрое понимание того, что многим для душевного здоровья воинская культура также почти необходима как для телесного – физическая.
Но помимо всего вышеописанного, пересекаясь и распараллеливаясь с ним, существовало русское оборонное сознание, гордое, иногда чуть мрачноватое, иногда дерзко-весёлое, но всегда полное осознания собственной особенной силы. «Пусть только сунутся», или, если официальнее, «кто с мечом к нам придёт» и т. д. Тонкой, тоненькой ниточкой присутствовало в этом осознании уверенность народа в том, что война открывает, делает рельефной нашу исключительность.
Ну и удаль, конечно, была в этом неофициальном самосознании и самоирония – «есть у русских ВДВ, там каждый стоит десяти наших рейнджеров, а есть ещё стройбат – это такие звери, что им даже в военное время автоматы не дают», «кранты вашей Америке, кто-то бросил валенок на пульт управления»
Медленно ракеты улетают в даль,
Встречи с ними ты уже не жди,
И хотя Америку немного жаль
СССР, конечно, победит.
Где-то мне встретилось рассуждение, о том, что этакий детский фольклор есть самое страшное свидетельство «промытости мозгов». Конечно, кому-то просто больно слышать такое про нежно любимую Америку, для кого-то любое проявление уважения к своей стране и настороженности к её конкурентам – свидетельство глубокого зомбирования, но мозги нам другим промывали, а за эти песни в школе и схлопотать можно было. Просто у некоторых всё было в порядке и с чувством юмора, и гордостью, и с амбициями, и с гормонами.
Может, мы обидели кого-то зря
Недодали пару мегатонн,
Но горит и кружится сейчас земля,
Где стоял когда-то Пентагон….
Все статьи цикла[править | править код]
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — СТАРШЕ НА ЦЕЛУЮ ВОЙНУ
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — КРЕСЛО-КРОВАТЬ И РУССКИЙ ПЕДАНТИЗМ
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — РАБОТА И ОТДЫХ
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — ПРЯМАЯ И ЯВНАЯ ПРОПОВЕДЬ ДОБРА
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — НАУЧНО-ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ КИНЕМАТОГРАФ
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — ПОЭМА БЕЗ ГЕРОЯ
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — ИМПЕРИЯ ПОД ГРИФОМ «СЕКРЕТНО»
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — КРИВОЕ ЗЕРКАЛО ВИТРИН
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — СТРАННЫЙ «МИЛИТАРИЗМ»
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — ХРУПКИЙ МИР
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — БЕЗ БЖЕЗИНСКИХ (БЕСПОМОЩНОСТЬ ПРОПАГАНДЫ)
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — ОБРАЗОВАНИЕ. ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ. ИНТЕЛЛИГЕНТ И РАБОЧИЙ ЗА ОДНОЙ ПАРТОЙ
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — КГБ: «ВСЕМОГУЩАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПОЛИЦИЯ»
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — НА СТРАЖЕ СОЦИАЛИЗМА
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — СОВЕТСКАЯ СЕМЬЯ (штрихи к портрету)
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — РЕЛИГИЯ В СССР (случайные воспоминания)
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — СОВЕТСКИЙ ПАРЛАМЕНТАРИЗМ
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — КРАХ «СОЦИАЛЬНО-ОДНОРОДНОГО» ОБЩЕСТВА
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — ЧАЕПИТИЕ В НИИ
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — ПОСЛАННЫЕ НАЧАЛЬНИКИ